История насилия. Часть 3

Самурай против монголов

Продолжение. Начало здесь  и здесь.

На Востоке этот процесс протекал несколько медленнее, чем на Западе, отчасти из-за того, что военная мысль в Азии сменила схоластический подход на эмпирический значительно позже.

Несмотря на то, что японские самураи пережили свой Азенкур на полтора столетия раньше французов - во время Второго Вторжения хана Хубилая в 1281 году. Хроника «Хатиман Гудокун», цитируемая британским историком Стивеном Тёрнбуллом, описывает это так:

«Согласно нашей манере вести битву, мы сначала называем противника по имени и перечисляем его титулы, а затем сражаемся с ним один на один. Но монголы не обращали никакого внимания на этикет. Она бросались в резню, хватали отбившихся от войска и убивали их».

И если бы не тайфун, получивший название Камикадзе – «Божественный ветер», и уничтоживший три четверти войска Хубилая, самураям против монголов пришлось бы так же туго, как германцам против римлян, а французским дворянам – против английских йоменов.

Однако благодаря вмешательству сил природы монголы так и не вторглись в Страну Восходящего солнца, и самураи продолжали господствовать на полях сражений вплоть до конца девятнадцатого века. Патриархальное японское общество решало проблему научно-технического прогресса весьма радикально – так, армия Оды Нобунаги применяла огнестрельное оружие еще в битве за замок Нагасино (1575), а его союзник Иэясу Токугава стал сёгуном, выиграв битву у деревни Сэкигахара (1600) исключительно благодаря новому роду войск – пехоты с мушкетами.

Но первое же, что сделал новый военный правитель Японии – запретил огнестрельное оружие на островах, и запрет этот действовал почти три столетия, вплоть до Реставрации Мэйдзи (1866-69). Благодаря этому мечи оставались самым эффективным видом оружия в Японии, а самураи – правящим классом. Тогда же, с наступлением мира, и начался расцвет японских боевых искусств.

Конечно, склонные приукрашать свою историю, многие японские школы корю-будзюцу – традиционных боевых искусств – ведут свою родословную чуть ли не от богини Аматэрасу, однако старейшая из этих школ, Тэнсин Сёдэн Катори-рю, может документально подтвердить свое существование лишь с 1480 года. Именно тогда был написан древнейший из сохранившихся макимоно – свитков с описанием приемов ведения боя. Для сравнения, Лихтенауэр написал свой манускрипт на сто лет раньше.

Из японских руководств по боевым искусствам, дошедших до наших дней, следует отметить, конечно же, философские рассуждения великого фехтовальщика Сохо Такуана «Тайа Ки» («Хроники меча Тайа») «Фудоти Симмё Року» («Тайное предание о непоколебимой мудрости», 17 в.), широко известную «Го Рин Но Сё» («Книгу пяти колец», 17 в.) его ученика, легендарного Миямото Мусаси (настолько легендарного, что под этим именем известно то ли десять, то ли одиннадцать разных людей, чьи подвиги приписываются одному – Миямото Мусаси Симмэн), «Хэйхо Каден Сё» («Переходящую в роду книгу об искусстве меча», 1632) Ягю Мунэнори, квинтэссенцию самурайского духа, написанную на излете существования самураев – крайне пафосный и претенциозный труд Ямамото Цунэтомо «Хагакурэ» («Сокрытое в листве», 1716 г.).

Трактат

Помимо самурайских трудов по будзюцу интерес представляют написанный на старокитайском языке окинавский трактат по рукопашному бою «Бубиси» (время написания неизвестно), из которого черпали вдохновение отцы современного каратэ, и руководство по средневековому шпионажу-ниндзюцу «Бансэнсюкай» (1676) за авторством Фудзибаяси Ясутакэ – иносказательный на грани маловразумительности.

Но все это – труды по стратегии и философии войны, что же до конкретных приемов убийства и членовредительства, то они хранились (а в некоторых школах – хранятся до сих пор) под семью замками. Некоторые из гайдзинов, достигшие необходимого уровня для посвящения в секреты школы, с удивлением обнаруживали, что секреты эти уже давно общеизвестны – так, многие «тайные» приемы дзю-дзюцу были заново открыты в самбо и дзюдо.

Вообще древние воинские искусства Японии, воспетые в легендах, книгах и фильмах, не так богаты техническими действиями, как принято считать ныне. В силу того, что самураи в плен не сдавались и пленных не брали, срок жизни у них был довольно коротким; создавать сложные школы и передавать изощренные приемы фехтования зачастую было некому и некогда. И лишь в эпоху Эдо, после прекращения ожесточенной войны всех против всех, когда фехтование и рукопашный бой переместились с полей сражений в уютные залы — додзё, ожесточенная рубка на мечах сменилась медитациями и философским наполнением каждого движения.

Воинское ремесло – бу-дзюцу – уступило воинскому искусству – будо (или даже, как едко прокомментировал историк боевых искусств Донн Дрэгер, «додзё будо» - зальному искусству). Искусство же, по меткому замечанию Оскара Уайльда, есть нечто совершенно бесполезное, чем занимаются не по острой необходимости не быть зарубленным завтра же, а ради самосовершенствования.

Отсюда и неизбежная схоластика в подходе, бережное отношение к техникам, утратившим практическое значение (например, в айкидо до сих пор изучают приемы ломания шеи воротником доспеха, пришедшие из древней борьбы ёрои-куми-ути), благоговение перед Великими Воинами Древности и стремление найти то сокровенное, но – увы! - утерянное знание, которым Бодхидхарма поделился с монахами Шаолиня.

Все мы читали этот замечательный миф про колыбель боевых искусств, откуда умение убивать ближнего распространилось по миру.

Шаолиньские монахи

Следуя этой логике, пришедший в 475 году из Индии в Китай, Бодхидхарма почерпнул свои навыки у кшатриев, которые вполне могли перенять приемы боя у гоплитов Александра Македонского – но логика эта схоластична и потому неверна.

Нелепо предполагать, что все системы рукопашного боя происходят из одного источника. Еще нелепее считать, что древние системы в чем бы то ни было превосходят современные лишь на том основании, что они древние. Пожелтевшие от времени страницы дореволюционных пособий по «Жиу-жицу», пергаменты Талгофера и Оксиринхский папирус сегодня несут скорее историческую, чем практическую ценность.

Способы человекоубийства (чем, собственно говоря, и являются боевые искусства) развивались во все времена, во всех сообществах, во всех культурах. Отношение к людям, чья профессия включала в себя насилие над ближним, естественно, было различным («среди цветов сакура, среди людей – самураи», говорили в Японии; «из хорошего железа не делают гвоздей, хороший человек не пойдет в солдаты», считали китайцы); но методики их подготовки, приемы и техники применения насилия были так же похожи, как способы землепашества, варьируясь исключительно в рамках климатических и физиологических особенностей. Рослые северяне в суровом климате возделывали землю иначе, чем щуплые азиаты в субтропиках – но суть от этого не менялась; викинги крушили черепа не так, как это делали самураи, но смысл занятия оставался прежним.

Просто прагматичные европейцы начиная с эпохи Возрождения смело шагали по пути эмпирики, легко отвергая все устаревшее и заменяя его чем-то новым, доказавшим свою эффективность. Азиаты же придерживались традиций – во всем, включая войну.

Преимущество эмпирического подхода к войне над схоластическим доказала эскадра адмирала Перри в 1852 году, когда мечи самураев оказались бессильны против пушек. Свитки макимоно вслед за европейскими фехтбухами отправились в музей, утратив всякое значение для военного дела. Баллистика и сопромат на войне оказались нужнее.

Продолжение следует...