Тварь дрожащая или право имею? Что может вооруженный народ, как это работает в США, и зачем это нам

На иллюстративном фото изображены обычные американские граждане, взявшие на себя функции розыска правонарушителей (Bounty Hunters) и оформившие разрешение на деятельность в соответствующей сфере.

Популярное представление о том, что государству должна принадлежать монополия на легитимное насилие, занимает важное место в интеллектуальном багаже современного человека. Как правило, этот тезис воспринимается, как нечто самоочевидное, общее место не требующее доказательств. Как аксиома, а не теорема.

Однако, не совершаем ли мы ошибку, полагая риторическую фигуру адекватной моделью окружающей реальности? Не оказались ли мы в ловушке яркой, сильной и оттого привлекательной метафоры, которая, подобно настоящему, качественному мему, ненароком отформатировала наше восприятие? Попросту говоря, монополия на легитимное насилие это случайно не миф наподобие "конца истории"?

В Украине, не только среди широких масс, но и среди публичных интеллектуалов широко распространено убеждение в том, что утрата государством монополии на применение силы влечет за собой разнообразные негативные последствия, как для самого государства, так и для общества.

В этой связи позволю себе процитировать высказывание известного  философа Андрея Баумейстера:

"Если государство теряет монополию на насилие, это порождает многочисленные силовые центры, которые постепенно берут на себя задачи и функции государства. Если государство или определенные государственные институты играют в азартную игру с негосударственными центрами применения силы, оно теряет легитимность". Такое государство, по мнению Баумейстера, "рано или поздно перестает быть государством".

Кроме того, Баумейстер перечисляет еще ряд значимых, по его мнению, негативных последствий утраты государством монополии на легитимное насилие. В частности, это, по его мнению:

— ведет к увеличению хаоса и непрогнозируемости;

— понижает потребность активных граждан в государстве;

— порождает сомнения в способности государства защитить человеческую жизнь и собственность;

— парализует желание формировать и реализовывать стратегические задачи со стороны активной и творческой части общества.

Насколько справедливы такие опасения?

Для начала, вспомним общеизвестные, в общем-то, факты. В цитадели современной либеральной демократии — Соединенных  Штатах Америки, нет ничего, что можно было бы описать, как монополию центральной (федеральной) власти в данной области общественных отношений.

Законным правом на вооруженное смертельное насилие располагают:

• федеральные власти и уполномоченные ими организации, как государственные, так и частные, включая вооруженные силы, многочисленные федеральные правоохранительные органы и Национальную гвардию США (United States National Guard);

• власти штатов, в чьем распоряжении находится собственная, отличная от федеральной Национальная гвардия (National Guard of a State), а также т.н. силы обороны штатов (State defense force) и неорганизованная милиция (Unorganized militia, милиционный резерв);

• местные общины в лице института шерифов, автономного и независимого от федеральных властей;

• самодеятельные объединения граждан, чьим конституционным (хотя и оспариваемым) правом является создание добровольческих военизированных формирований;

• частные лица, оформившие разрешение на деятельность в сфере розыска правонарушителей (Bounty Hunters) и коммерческие организации, действующие на рынке охранных услуг.

Мало того, даже наиболее одержимые контролем режимы, в которых  инструменты принуждения тотально огосударствлены, допускают возможность легитимного смертельного насилия со стороны обычных граждан. Это, во-первых, ситуации самозащиты и, во-вторых, разного рода чрезвычайных обстоятельств.

Как сержант, т.е. младший командир, автор этих строк имел в прошлом законное право и даже обязанность, в ситуации военных действий самолично и выносить приговор в отношении подчиненных, и собственноручно приводить его в исполнение. Причем, исходя из сугубо административных соображений, т.е. для поддержания дисциплины в бою.

Можно возразить, что соответствующие полномочия ему делегировало именно государство. Однако отсутствие сколь-нибудь адекватной регламентации такого щекотливого вопроса, как смертная казнь, означает, что государство в данном случае попросту соглашается с неизбежным, признавая невозможность иных подходов.

Мало того, даже за рамками, которые задают разного рода особые обстоятельства, монополия на легитимное насилие не является универсалией или сколь-нибудь распространенной нормой.

Для начала, легитимное насилие является важнейшим элементом жизненного уклада консервативных культур. Где родители невозбранно бьют своих детей, мужья — жен, старшие — младших. Если не до смерти или серьезных  увечий, государство не возражает. Во многих странах — вообще не лезет в "семейные дела". Не принято.

Вполне легитимное и формализованное право на агрессивное принуждение,  в том числе и насилие, является устойчивым элементом многих профессиональных сообществ. Например, издревле капитан корабля обладал неограниченной властью на борту. Неограниченной во всех смыслах, точнее, в чрезвычайно широких пределах.

Так воплощается принцип персональной ответственности в ситуациях, сопряженных  с высокой степенью неопределенности и риском. Тот, кто берет на себя ответственность за исход общего дела, вправе претендовать и на соответствующие полномочия.

Таким образом, даже беглый взгляд на повседневные практики вполне развитых государств и современных обществ, позволяет утверждать, что ни о какой монополии государства в этой сфере речь не идет. Неизбежен вопрос, а как тогда возникло и укоренилось соответствующее представление?

Давайте вспомним, что озвученная немецким социологом Максом Вебером в его работе "Политика как призвание и профессия" концепция возникла, как результат попытки ухватить существо и содержание представления о государстве. Не вдаваясь в подробности его построений, можно ограничиться утверждением, что в случае представления о монополии государства на легитимное насилие, мы имеем дело с неудачной попыткой теоретизирования.

Вебер, во-первых, исходил из личного опыта жизни в Германии второй половины XIX века, чья государственная модель, скажем прямо, не является универсальной. Во-вторых, он, в силу каких-то причин проигнорировал приведенные выше соображения, скорее всего, в силу невозможности объятье необъятное.

В результате, мы имеем что-то вроде средневековых эпициклов или принятого в сталинском обществоведении представления о неизбежности усиления классовой борьбы по мере построения социализма.

Попросту говоря, перед нами несовершенная, неудачная попытка найти наиболее лаконичное объяснение сложного феномена.

К сожалению, в силу каких-то причин это объяснение стало очень популярным и зажило своей жизнью, не зависящей от реальности.

Итак, представление о монополии государства на легитимное насилие противоречит известным фактам и является ошибочным. Что в связи с этим делать и, самое главное, для чего? Тем более, применительно к сегодняшней украинской реальности.

Начнем с ответа на первый вопрос.

Представляется важным сделать пару уточнений к обсуждаемой формуле. Да, монополии в обиходном, бытовом понимании, то есть, исключительных, эксклюзивных прав на использование насилия у государства нет.

Однако монополия в строгом смысле и не предполагает эксклюзива. Монополия это доминирование, способность устанавливать правила игры, несмотря на возможность наличия конкурентов. Да, современное государство не может и не должно пытаться осуществлять всякий акт принуждения самостоятельно. Однако именно оно должно доминировать в этой сфере, оставляя прочим акторам второстепенные роли и ниши.

Почему же так важно разобраться с этим вопросом? Признание самой возможности легального негосударственного насилия позволяет обсуждать его возможное содержание и формы.

В 2014 году, сразу после аннексии Крыма и в предчувствии начала войны на Донбассе, автор этих строк потратил много времени, участвуя в попытках создать нормативную базу для народного ополчения, как отдельного компонента системы национальной безопасности. 

Единственным результатом этих усилия стала брошюра (на русском и украинском), содержащая методические материалы и рекомендации для энтузиастов.

Как выяснилось, украинские власти и значительная часть активных граждан не готовы всерьез обсуждать появление в Украине боеспособного народного ополчения. Не готовы именно потому, что считают государство и его служащих единственной законной силой, которая имеет право использовать силу оружия для защиты интересов граждан.

В 2014 году автор дважды наблюдал, как эта ригидная, реакционная и, по сути, контрреволюционная позиция буквально на глазах менялась на противоположную. Каждый раз это происходило под влиянием скверных вестей с фронта. Государство охотно готово делиться своей монополией, когда ощущает смертельную для себя опасность. И так же быстро забывает об этом, стоит опасности миновать.

Нужно ли нам, взрослым дееспособным гражданам, колебаться вместе с конъюнктурой? Не пора ли открыто обсудить вопрос о легитимном насилии и правах на него? Лучше поздно, чем никогда.

На иллюстративном фото изображены обычные американские граждане, взявшие на себя функции розыска правонарушителей (Bounty Hunters) и оформившие разрешение на деятельность в соответствующей сфере.

Автор: Роман Химич
Эксперт
Консультант рынка телекоммуникаций